Давид Балаян

МОЯ АРМЕНИЯ
Из цикла новелл "Эхо на вершине Арарата"

Я жил с матерью в огромной московской коммуналке.
И знал, что я армянин. Это знание пришло ко мне через армянский язык матери, на котором она разговаривала со мной в тех случаях, когда хотела, чтобы сказанное ею больше никто не понимал.
Это был наш секретный язык общения друг с другом, и, может, поэтому с тех пор армянский для меня ассоциируется с материнской любовью, семьей и душевной теплотой.
Наверное именно эта магическая сила родного языка побудила меня позже заняться литературой и мощью Слова.
Я не знал и она мне ничего не рассказывала о нашей нации, о том, почему мы оказались в Москве и куда делись все наши родственники, фотографии которых висели на стене. Я помню, как они смотрели на меня и в глазах у них была необъяснимая печаль.
Потом маму забрали, а меня сослали из Москвы в детский дом. Моя фамилия потеряла окончание "-ян", а ведь оно, словно тайный пароль, представляло армян другу другу, где бы они не повстречались.
Но язык матери я сохранил, потому что каждый день тихо разговаривал с ней, просил поскорее вернуться и забрать меня из "ворбаноца".
Но вот однажды учительница географии заболела, и ее заменил черноволосый худощавый мужчина. Войдя в класс, он медленно обвел нас взглядом и, мне показалось, что почему-то странно уставился в меня. И вдруг потребовал, чтобы я назвал свое имя и фамилию.
Я медленно встал и приготовился к самому худшему.
— Садитесь, — сказал учитель и, расхаживая по классу, заявил, вызвав во мне смешанное чувство облегчения, гордости и чего-то еще хорошего. — Меня зовут Симон Аршавирович Торосян, То-ро-сян, я тоже армянин, как вот ваш товарищ, и я буду вести у вас уроки, пока Валентина Петровна не выздоровеет.
А вечером меня вызвали к директору и в его кабинете я увидел учителя географии.
— Симон Аршавирович хочет, чтобы ты у него погостил, — сказал директор, — я в принципе не возражаю...
- Вот это, - учитель с победроносным видом постукал пальцем по своему носу, - никогда меня не обманывало. Безошибочно определяю наш джигяр.
В этом сибирском городе было много научных институтов и в каждом работали армяне. Весть о том, что в детском доме обнаружился сирота-армянин, с легкой руки Торосяна облетела всю немногочисленную общину и к директору повалили просители.
Он им всем отказывал в усыновлении, потому что я был из семьи "врага народа".
Но в городе жила еще и старая большевичка по фамилии, схожей с моей. В своем инвалидном кресле она умудрилась добраться до партийного начальства и ей побоялись перечить.
Торосян расхаживал по квартире павлином, победно вскидывал вверх кулак и выкрикивал:
— Армянский народ не позволит ни одному своему ребенку жить в сиротском доме! Что бы то ни было на этом свете с нами!
От него и других армян я узнал многое о своей нации. Каждый считал своим долгом затащить меня к себе домой и угощать армянскими блюдами. И все они были в восторге от того, что я так хорошо сохранил наш язык.
От них я узнал, что Армянское государство, с которым они все были связаны невидимыми нитями, существовало слишком давно, намного раньше, чем вообще писалась история.
И все пережившие это государство из поколения в поколение были продолжением его истории.
В моих представлениях Армения стала мне видиться чем-то вроде летающего острова, иногда пристающего к какой-либо стране и высаживающего там какое-то количество армян.
Они продолжали поддерживать друг с другом связь через свой язык, культуру, через рассказы о своей жизни и что-то еще непонятное никому.
И все они ждут возвращения Летающего острова, а, когда это случится, к ним выйдет Армянин и скажет: "пора домой, джигяр!"
Пора всем домой, хватит с нас этого Ворбаноца.