Московская армянская диаспора крупным планом
7 августа 1973 года, в день своего 80-летнего юбилея, скончался Гурген Авакович Колманянц.

Родом он был из столицы Карабаха — Шуши. После окончания реального училища в Баку, был послан своими состоятельными родителями в Берлин продолжить образование. С началом 1-й Мировой войны возвратился в Россию и поступил в одно из петербургских военных училищ, затем в качестве офицера русской армии воевал на Кавказском фронте против турок под командованием генералов Назарбекова и Силикова. Был в действующей армии во время Сардарапатских боев (о чем оставил воспоминания). Участвовал в историческом параде в Эчмиадзине по случаю победы под Сардарапатом и создания независимой Армянской Республики.

После распада русской армии уехал на Северный Кавказ, а затем в Центральную Россию. Занимался виноделием, в котором с годами стал большим знатоком: с ним советовались мастера-виноделы. Написал большую работу «Очерки возрождения русского виноделия».
Но поворотным моментом в его послевоенной жизни был арест органами НКВД. Впоследствии он часто вспоминал бесчисленно повторенные следователем слова: «Колманянц, будучи враждебно настроен к Советской власти готовил покушение на вождей ВКП(б). Где Ваши сообщники?» и т. д. Неправый суд, ибо вменял ему в вину лишь то, что он защищал Родину в качестве офицера. В результате — отправка на долгие годы в лагерь смерти — на строительство Беломоро - Балтийского канала. Чудом выжил, попутно освоив строительное дело. После окончания срока поселился под Москвой, в Покровском-Стрешневе с женой Натальей Львовной и сыном Константином. С началом Отечественной войны записался в ополчение, даже получил звание старшего сержанта, но, как об этом пел В. Высоцкий, нашелся «странный тип Суэтин», который донес, что Колманянц — бывший офицер русской армии. Новый арест новый срок, другие лагеря. Была арестована и его жена Наталья Львовна, в сорок первом году убит сын Константин.
Г. Колманянц был освобожден только после смерти Сталина, затем частично реабилитирован: признана необоснованной лишь первая его судимость. Стал жить с сестрой Вардуи Аваковной в огромной коммунальной квартире на ул. Белинского. Несколько находчивых жильцов, в том числе и Гурген Авакович, обустроили чердачный этаж. И вот в одной из комнат этого легендарного чердака и жил Гурген Авакович Колманянц. И именно эта комната и была местом паломничества десятков людей самых разных званий, профессий, национальностей. Здесь бывали  известный правозащитник священник Сергий Желудков, герой крымско-татарского народа Мустафа Джемилев, здесь часто бывал интеллигентный чеченец-патриот, доцент МГУ Нурэтдин Габертович Ахриев (именно он по просьбе Гургена Аваковича перевел с французского на русский, воспоминания генерала Корганова о роли армян в 1-й Мировой войне). Но, конечно же, чаще всего к нему приходили и часами вели страстные диспуты армяне. Его особый «колманяновский чай с разговором» отведали академики, профессора, студенты со всех концов страны, и из зарубежья — от Ирана до Аргентины. Люди богатые и бедные, бедные как он сам, отказавшийся от всяких хлопот о пенсии.

Многие из тех, кто помнил Колманянца, говорили о его величавости. Бедно одетый и обутый, он держал голову высоко и гордо, спину — прямо, как все люди со стойкой военной выправкой. Шагал бодро, никогда не суетился. Весь его облик был очень значителен, выделяясь на любом фоне.
И этот нуждающийся во всем необходимом человек не выносил разговоров о материальных тяготах. Как-то на сочувственный вопрос: «Как же вы существуете без пенсии?», ответил: «Вот он мове-тон, возведенный нынче в тон: «На какие средства вы живете?»
Говорят, что пенсию ему предлагали уже в начале 60-х, напомнили: советская власть вас реабилитировала. "Но я не реабилитировал советскую власть!" — стремйтельно отреагировал Гурген Авакович.

Старомодным и прекрасным было его отношение к женщинам. Он готов был «отказать от дома» тем своим молодым гостям, которые развязно говорили о девушках или хвастались победами на любовном фронте.
А вот что вспоминал он сам:

Как-то встретились мы у Страстного монастыря: я, поручик Агамиров из армавирских армян и еще Шахназарян, вольноопределяющийся. Дело было, думаю, эдак году в 1913-ом. Пошли в кафе, фланируем по бульвару. Тут навстречу две дамы из... этих... знае­те... Накрашенные, развязные. Ну, одна потянула Шахназаряна за рукав: «Пойдем, усатенький, со мной». А он ее пихнул со злобой: «Убирайся, б...».
Мы тут же, не сговариваясь, взяли под козырек: «Аттанде-с. Ступайте, вольноопределяющийся, своей дорогой. Мы вам не компания!»
— Вы, Гурген Авакович, — человек эпохи мазурки и вальса, — сказал как-то, прослушав подобные воспоминания, покойный ныне писатель Тельман Зурабян.
- Да! Мы этого понять не можем! — кивнул своей величавой бородой Гурген Авакович.

Было очень интересно и непривычно слушать, как хозяин говорил о событиях, которые присутствовавшие знали лишь по книгам. Однажды зашла речь о Сардарапатском сражении. Заспорили о численности сражавшихся, их вооружении.
Гурген Авакович по-офицерски вытянулся в струнку, поднял согнутую правую руку на уровень груди (характерный жест):
— Как начальник штаба Сардарапатского отряда свидетельствую... Спорщики замолчали. Ничего не скажешь: свидетельство из первых рук.
И еще он брал иногда пухлую тетрадь в дермантиновом переплете, полную записей, раскрывал страницу, отмеченную закладкой, и читал вслух выдержки из молодого Маркса.
...«Там, где властвует Коран, там невозможен код-цивиль» (гражданский закон). И о том, что для спокойствия в мире надо выгнать из Европы турок и на развалинах Османской имерии создать свободное христианское государство. Потом он лихо захлопывал тетрадь, кидал на стол и заявлял, подняв кверху ладони: — Я марксист!».

Когда в начале 60-х годов карабахский вопрос ставился на высоком уровне, Гурген Авакович, будучи беспартийным, сумел добиться приема в ЦК КПСС. Как рыцарь без страха и упрека он доказательно изложил необходимость удовлетворения чаяний карабахцев. А как он гордился своей принадлежностью к карабахцам, как он часто нарочито подчеркивал свой карабахский выговор, как часто он вступал в шутливые споры со стариками-армянами из Еревана, Тифлиса, Ахалциха, Зангезура. Абарана, неизменно победоносно доказывая, что по числу прославленных военноначальников и героев, Карабах вне конкуренции во всей Армении.

Именно Гурген Авакович был одним из активнейших участников восстановления церкви Воскресения, что на Армянском кладбище, возглавляя реставрационные работы в конце 50-х — начале 60-х годов. Нужно отметить, что это было время, когда в стране шло наступление на религию и многие храмы закрывались. Огромную помощь в получении разрешения на открытие храма оказала Инспекция по охране памятников г. Москвы во главе с настоящими русскими интеллигентами,         архитекторами Крутиковым и Комаровым, с которыми Гурген Авакович до конца своих дней поддерживал дружбу. За его заслуги в деле восстановления храма Католикос Вазген Первый  через некоторое время после кончины Колманянца отслужил заупокойный молебен на его могиле на Армянском кладбище и распорядился поставить надгробие за счет церкви. А еще через несколько лет привезли изготовлен­ный в Ереване хачкар от наследников и установили рядом. Поэтому на его могиле два памятника: от Католикоса и от наследников. Любой посетитель Армянского некрополя может убедиться в этом: метрах в сорока направо от старого входа, под большим деревом покоится прах незабвенного карабахца.

Вечная ему память!

Давид Балаян