|
Давид Балаян
"ЮСИСАПАЙЛ"
Далекое и близкое
Глава четвертая
20 февраля 1988 года Совет народных депутатов Нагорно-Карабахской автономной
области Азербайджанской ССР обратился к Верховному Совету СССР, Верховному Совету
Азербайджанской ССР и Верховному Совету Армянской ССР с просьбой о передаче
Нагорно-Карабахской автономной области из состава Азербайджана в состав Армении.
В ответ на это 27 февраля 1988 года в Сумгаите начались погромы армян, ставшие
страшной трагедией для тысяч людей.
Сумгаит - пригород Баку, центр нефтеперерабатывающей промышленности Азербайджана
и всего СССР, одна из «великих строек коммунизма». Здесь жили 160 тысяч человек,
из них 20 тысяч армян, в большинстве своем - выходцы из Нагорного Карабаха.
В первый же день собравшиеся 13 марта на кладбище армяне создали неформальный
комитет «Карабах», в который вошли наиболее активные ораторы – инженер Владимир
Огаджанян, юрист Мурад Шамиров, художник Корюн Нагапетян, студент Карен Саакян,
механик Александр Мирзоян и другие. Именно они и стали организовывать митинги,
шествия и демонстрации, в том числе и знаменитый «сидячий митинг протеста» 10
июля на углу проспекта Калинина и улицы Воровского.
Постпредство Армении в Москве попыталось как-то проконтролировать события: 20
марта во время второго митинга на кладбище постпред Э. Айказян пригласил организаторов
на следующий день собраться в Доме Лазаревых, переданном в свое время большевиками
Советской Армении.
21 марта, в понедельник, у ворот постпредства собралась огромная толпа, но встречу
отменили, потому что уже тогда возникли конфликты между теми, кто считал себя
достойным возглавить так и не созданный Комитет армянской общественности Москвы.
8 апреля мы с Котиком пошли в Единый научно-методический цент народного творчества
в Старопанском переулке, где нам дали «добро» и даже сообщили, что украинское
общество уже создано. Однако выяснилось, что гнобходимо наличие базового учреждения,
при котором и следует создать любительское объединение «Юсисапайл».
Когда меня безуспешно пытались отправить на войну в Афганистан, собеседование
проводилось в каком-то военкоматном учреждении на Петровке, в поисках которого
я и наткнулся на вывеску Московского фонда культуры. Не откладывая дела в долгий
ящик, мы прошли на Петровку и в доме 11/60 обнаружили искомую контору.
С нами разговаривал некто Сергеев Владислав Георгиевич.
- Что за национальные пережитки! – выслушав нас, воскликнул Сергеев. – Вон в
Карабахе вы черт знает, чем заняты!
- Но нам здесь хотелось бы сохранить свою культуру, язык, традиции, которые
получили от своих предков.
- Мы все дети и внуки Маркса. И точка. А национальные отличия, культура, язык
там – все это ни к чему хорошему не приводит.
- Но ведь украинское общество в Москве уже создано!
- Я об этом ничего не знаю, - закончил встречу Сергеев. – Докажите, тогда и
продолжим разговор.
Вечером того же дня достаю из почтового ящика свежий номер газеты «Вечерняя
Москва» и обнаруживаю там статью «Московские истоки Славутича» как раз об этом
украинском обществе!
«Вечорку» я выписывал постоянно в основном из-за телепрограммы; поэтому, по
истечении недели, а именно 18 апреля я отнес Сергееву требуемое доказательство.
- Ну что же, - сказал Сергеев, - готовьте учредительные документы, а там посмотрим.
Но Сергеев уже был намного приветливее, а Котик тут же приписал эту метаморфозу
своим друзьям-чекистам:
- Ты не знаешь, какие свары идут с группой Саркисова и Баратова. Я их, на всякий
случай «заложил» и они уже в ауте. Кстати, и украинцев еще не зарегистрировали
официально, так что сообщение ТАСС и статья в газете – это пока блеф. Поэтому
срочно давай печатай устав, «соседи» уже поговорили с кем надо. Вот почему Сергеев
так резко изменил свою позицию.
Пришлось мне у себя дома на портативной пишущей машинке приступить к отстукиванию
всех необходимых учредительных документов.
А страсти тем временем накалились до предела: на армянском кладбище возле церкви
«Сурб Арутюн» каждое воскресение проходили митинги московских армян с требованием
удовлетворить просьбу карабахских земляков и привлечь к уголовной ответственности
организаторов Сумгаитской трагедии. Все вокруг кишело агентами, сюда зачастили
иностранные корреспонденты с видеокамерами и микрофонами, постоянно маячили
официальные лица из разнообразных структур – милицийский начальник Богданов,
Прокофьев из Моссовета, второй секретарь горкома Карабасов. Последний, кстати,
озвучил в разговоре интересную цифру: оказывается, только на партучете в Москве
было более 200 тысяч армян-коммунистов. Регулярно приходили сюда и те, кому,
как это ни парадоксально звучит, армянское кладбище дало путевку в политическую
жизнь: В. Жириновский, В. Новодворская, Г. Старовойтова, Ф. Шелов-Коведяев и
другие ставшие впоследствии известными деятели.
Негласно дирижировал всем непростым разноголосьем настоятель церкви тогда еще
архимандрит Тиран Кюрегян. Он не внял совету Католикоса на время остановить
службу в церкви, чтобы дать возможность властям под видом ремонта закрыть само
кладбище. Более того, когда администрация Ваганьковского кладбища вдруг срочно
занялась строительными работами на территории кладбища и попыталась перекопать
все проходы с тем, чтобы воспрепятствовать доступу народа, отец Тиран настоял
на прекращении работ, ибо это мешало функционированию церкви и тем прихожанам,
которые посещали могилы.
После каждого митинга священнослужитель был вынужден объезжать спецорганы, давая
показания и вызволяя из заключения задержанных активистов.
Однажды, это было 8 июля 1988 года, он при всем стечении народа накинулся на
одного кинорежиссера за то, что тот накропал донос на Корюна Нагапетяна. С этим
доносом его ознакомили в ходе очередного визита к следователю, что просто взбесило
священника:
- Конечно, - сказал он, когда мы затем собрались в закутке при церкви, чтобы
обсудить проект Рудольфа Сафарова в память жертв сумгаитской трагедии, - Корюн
много выкрикивает такое, чего лучше не надо говорить. Но без него мы тут все
заснем от скуки, пусть себе выступает. Зачем доносить на своего? Не согласен
с чем-то, выйди и скажи народу то, что считаешь правильным.
Наш Корюн был достойнейшим сыном своего народа, и поэтому ему здорово доставалось
от властей и особенно органов.
«Но когда свои так себя ведут, этого я не понимаю!» - частенько сокрушался этот
выдающийся художник и мыслитель, великий патриот и гражданин без страха и упрека.
Он тогда жил по соседству со мной на Бульваре Яна Райниса и как-то рассказал
о любопытном случае. После одного из допросов ему стало очевидно, что по телефону
его прослушивают, причем кагэбешники оказались хорошо осведомлены о разговорах,
которые велись на армянском языке.
«И только я пришел, как зазвонил телефон. Я беру трубку, что-то говорю и слышу
характерный щелчок. Ах ты…!» – и Корюн завернул длиннейшее ленинаканское ругательство,
от которого просто мурашки побежали по спине.
«Но я сказал не так мягко, - уточнил, в общем-то, этот добрейший до глубины
души человек. – Я орал в телефон минут десять, добрался до сотого колена того
мерзавца, который подслушивает наши разговоры».
На следующий день в дверь позвонили, и на пороге он увидел тот, кого накануне
обругал по телефону.
«И, представляешь, говорит: я выполняю свою работу, делаю то, что положено по
службе и просит, мундрык, от меня: вы уж пожалуйста, больше меня так не обзывайте,
моих родителей, семью, предков».
«Не хочешь слушать такие вещи, уходи с этой пакостной работы! А пока ты и такие,
как ты, там, я буду ругаться!»
14 июля 1988 года в газете «Московская правда» выходит статья «КОГДА ЖЕ НАСТУПИТ
ПРОЗРЕНЬЕ? Московские страсти вокруг Нагорного Карабаха», а 31 июля власти официально
запрещают проведение митингов на территории кладбища.
Мы молчали, ибо у нас не было своего органа информации.
Еще не было.
Продолжение следует
Предисловие и глава первая, глава 2-я, 3,
|
|